 |
 |
 |
Высокие темы и низкая лексикаНикита БрагинскийРЕЦЕНЗИЯ НА АНТОЛОГИЮ "RUSSLAND. 21 NEUE ERZÄHLER" Сост. Галина Дурстхофф. - Мюнхен (Германия): dtv Deutscher Taschenbuch Verlag, 2003 - 285 с. Рецензия опубликована в журнале "Новое литературное обозрение" 66 (2004) Антология короткой прозы из России, составленная кёльнским литературным агентом и, пожалуй, одной из ключевых фигур в распространении современной русской литературы за рубежом, Галиной Дурстхофф, не случайно вышла в Германии именно осенью, а не, скажем, весной 2003 года, как его сборник-побратим "Современная русская проза. 22 рассказа", выпущенный московским издательством "Захаров", который тоже был составлен Галиной Дурстхофф и пересекается со своим немецким собратом более чем половиной текстов. Как раз в это время во Франкфурте-на-Майне проходила международная книжная ярмарка, в которой Россия участвовала в качестве почётного гостя, то есть на современную русскоязычную литературу должно было быть направлено всё внимание немецкой культурной общественности (правда, этим надеждам не суждено было оправдаться). Кроме того, Российско-Германские встречи 2003-2004 годов обещали русскому культурному наследию, равно как и авангарду, дополнительное паблисити в виде выставок, концертов и поздравительных речей Путина и Шрёдера. 21 новый рассказчик - таков подзаголовок сборника, названного просто и понятно: "Россия" - это 18 незнакомых немецкому читателю имён экзотического звучания (плюс Улицкая, Сорокин и широко разрекламированная в последнее время Денежкина). Естественно, такой расклад не добавляет доверия к предлагаемым для прочтения текстам, в связи с чем рецензии в немецких СМИ зачастую были направлены в первую очередь на то, чтобы хоть как-то легитимировать внезапное появление современной русской прозы на прилавках немецких книжных магазинов, и так уже достаточно заполненных местной и особенно переведённой с английского продукцией. В качестве главных аргументов при этом фигурирует "аутентичность", с которой новая русская проза якобы передаёт современную российскую действительность (метафоричность письма при этом зачастую не принимается во внимание) и то, что она заново освещает те "вечные" темы русской литературы, которые уже столетиями освещаются и освещаются поколениями русских прозаиков. Тема алкоголя при этом - одно из главных клише из числа тех, с которыми Россию связывает среднестатистический немецкий читатель: водка, зима/снег, Чечня, мафия, меланхолия. В общем, - и это, конечно, не может не радовать - рецензий было много, включая и несколько достаточно интересных попыток анализа. Не останавливаясь на тех журналистах, что скомпоновали свои материалы из витающих в воздухе во время книжной ярмарки клише вроде "юные наследники Толстого", я перейду сразу к более оригинальным и авторским текстам. Основной тон рецензий был достаточно критичным, даже недоверчивым. Большинство критиков сочли сборник очень неоднородным по качеству текстов. Особенно элегантно на эту тему высказалась газета "Generalanzeiger": "Литературное качество текстов, как обычно в таких сборниках, достаточно разное. Много света, много тени - от гениального до банального". Опять же, почти все рецензенты сравнивают "Russland. 21 neue Erzähler" с другим вышедшим в 2003 году в том же издательстве сборником "Immerhin ein Ausweg - Всё-таки выход". Это, рассчитанное, видимо, больше на специалистов, чем на широкого читателя двуязычное издание русской современной женской прозы, получило от критиков несколько более высокий "средний балл", чем его "коммерческий" конкурент. В первую очередь была отмечена особая гармоничность в подборе текстов. Но вернёмся к антологии Галины Дурстхофф. Рецензент газеты "Freitag" увидел в рассказе Михаила Елизарова "Район назывался Панфиловкой" "слишком натянутую сатиру", видимо, поставив этот текст в один ряд с многочисленными и уже порядком надоевшими деконструкциями социалистического реализма. Тот же автор решительно выступает против рассказа Ирины Денежкиной "Исупов", вероятно, в знак протеста против выбранной Денежкиной стилистики и тематики "простого рассказа из жизни тинэйджеров". Журналист "Fuldaer Zeitung" рассматривал тексты антологии не иначе как на фоне того, что принято считать в Германии своего рода "национальным достоянием", - авангарда в духе анархических шестидесятых: похвалы удостоился, прежде всего, "правильный выбор" произведений, пришедших к немецкому читателю из "большой страны, с которой многие ещё связывают отсталость и несовременность". Однако при этом рецензент отмечает, что один лишь Анатолий Гаврилов предпринимает в своём рассказе "Берлинская Флейта-2" настоящий языковой эксперимент. Что же ждёт читателя, если он, поддавшись искушению, действительно решил открыть антологию? Прежде всего, конечно, знакомство с авторами, которые предваряют свои рассказы небольшими, зачастую программными текстами о себе и своём творчестве. К сожалению, эти попытки в рамках нескольких строк прорекламировать себя незнакомой публике в большинстве своём выглядят не очень оригинально, а в комбинации с не всегда достаточно профессиональными фотографиями и вообще иногда производят эффект, обратный предполагаемому. Пусть уж лучше писатели пишут, а критики их описывают! Тем более, что русский писатель в отличие от немецкого всё равно никогда напрямую не будет объяснять, о чём он пишет. Сборник открывает "Закрытие темы" Сергея Носова. В переводе очень хорошо передан специфический стиль рассказчика - пародия на тяжеловесный и несколько косноязыкий "голос за кадром" в романах Достоевского, каким мы его слышим, к примеру, в первой части "Бесов". На то, что этот стилистический ход будет так же понятен немецким читателям, не так хорошо знакомым с Достоевским, как и русским, остаётся лишь надеяться. Совсем непонятен им, правда, наверняка останется подлинный смысл названия рассказа в переводе - "Tabuthemen" (Темы-табу). Надеюсь ошибиться, но боюсь, что этот перевод - всего-навсего ошибка. Может быть, он лишь следствие роковой опечатки (закрытЫе темы)? Неудивительно, что одна ошибка повлекла за собой другие, и эпизод, в котором повторяется это словосочетание, переведён уже совсем неправильно. По правде сказать, это больше похоже на фантазию переводчика на тему отдельных слов и выражений оригинала. - Мужики. Шутки шутками, но без меня. - Я к выходу повернулся. Возможно, однако, здесь проявилась более глубинная (и намного более интересная для анализа) проблема перевода, чем простая языковая ошибка. Переводчик ведь, как и любой другой читатель, интерпретирует текст, пытается, опираясь на свой опыт и свои знания, выстроить на фундаменте испещрённых чёрными символами листов гипотетическую башню подходящих смыслов. И неудивительно, что живущий во всё ещё ужасно стыдящейся своего недавнего прошлого Германии переводчик видит в выкраденном из мавзолея трупе Ленина "табу", а не как, вероятно, большинство прошедших через перестроечный период российских читателей - "закрытие темы". Простой, приближенный к речи персонажей стиль рассказчика очень хорошо передан и в рассказе Александра Хургина "Какая-то ерунда". Правда, многочисленные "соскальзывания" из прошлого в настоящее время, придававшие его речи особый колорит прямоты и незамысловатости, в немецком переводе пропали, что придало тексту некую излишнюю, не присущую ему в оригинале стилистическую гладкость. Особую трудность для перевода представляет собой в этом тексте эпизод, в котором брат главного героя, более грубый, чем он, но державшийся до сих пор в рамках приличия, выпив, сбивается на мат: "Ну, чего? - говорит. - Теперь попиздим?" Табуированная низкая лексика, неожиданно для читателя всплывающая в середине рассказа, производит на русского читателя особое, шокирующее действие. Немецкий читатель в данном случае увидит лишь "Ну что, поболтаем?" (Quatschen wir ein bisschen?). К сожалению, этот случай не единственный в сборнике. И дело даже не в том, что в немецком нет такого слова, которое означало бы "поболтаем", но было бы при этом так же табуировано, как русский оригинал. Языковое и, что особенно странно смотрится, идеологическое смягчение русского текста встречается в этом сборнике довольно часто и почти во всех рассказах (надо сказать, что при этом Галина Дурстхофф очень дифференцированно подошла к проблеме перевода, и над сборником работали 12 различных переводчиков). Похоже, что немецкие читатели, идеальными представителями которых в некотором роде как раз и являются переводчики, просто не видят и не хотят видеть весь тот эпатаж и всю ту "правду жизни", за которые так любят многих современных авторов в России. Приходится констатировать, что постсоветский дискурс не до конца понятен в Германии даже в переводе. Без "исправления" и "онемечивания" не обошлось и в в остальном удачном переводе рассказа "Обходя моря и земли" Яны Вишневской. - Должно быть, отправились на свой поганский рамадан, - предположил Жуков.Нетрудно догадаться, какого слова не хватает в немецком варианте - "поганский". То, что фигура рядового войск специального назначения Жукова при этом характеризуется прямо противоположным образом, а сцена вымершего города начисто теряет свою гротескность и фантасмагоричность, не остановило переводчика, стремящегося устранить мнимую политическую некорректность. После такой "цензуры" неудивительно, что (в предназначенной, впрочем, для внутреннего использования рецензии) автор телеканала ZDF Ulrike Ch. Tierfelder увидела в тексте Вишневской не женскую деконструкцию мужского военно-патриотического мифа, не хармсовское "горло бредит бритвою" и не что-либо другое, а чуть ли не газетную заметку "на злобу дня": "В рассказе "Обходя моря и земли" Яна Вишневская убедительно передаёт проблемы российской армии. Трудности перехода ветеранов от войны к гражданской жизни стоят в центре этого текста."Рассказ Сорокина "Хиросима", состоящий из одного апокалиптического видения и пяти заканчивающихся смертельным исходом эпизодов, каждый из которых написан своим, особенным языком таких непохожих друг на друга групп, как бомжи, декадентствующая гей-богема и пятилетние девочки, естественно, нелёгкая и достаточно интригующая задача для любого переводчика. Отрадно заметить, что Доротеа Троттенберг прекрасно справилась с этим заданием, не поскупившись на крепкие немецкие словечки в сцене в подготовленной к сносу пятиэтажке на улице Новаторов и наполнив помещения детского сада номер 7 в данном случае действительно аутентичной речью. Сравнивая мастерски исполненный рассказ Сорокина и по-своему, конечно, занятные зарисовки таких авторов, как, например, Татьяна Набатникова с "Законом Архимеда", не говоря уже об Илье Стогофф, хочется согласиться с высказываниями немецких критиков о том, насколько неоднороден по качеству этот сборник. К сожалению, по другую сторону баррикад от Сорокина, Болмата, Елизарова и ещё нескольких авторов приходится разместить и, пожалуй, наиболее известного в Германии из представленных здесь "неизвестных" авторов - Людмилу Улицкую с её рассказом "Есть женщины в русских селеньях". Непреодолимые дебри обрывочных нескончаемых разговоров, несколько клишированные трагические судьбы собравшихся "выпить и закусить" в Нью-Йорке женщин довольно сильно затрудняют продвижение читателя к кульминации рассказа - обнаружению раковой опухоли у москвички Эммы, приехавшей погостить к Марго, своей давнишней подруге, по случайности оказавшейся ассистентом в онкологической клинике. Если рассматривать сборник Галины Дурстхофф на фоне другой попытки познакомить немецкого читателя с современной русской литературой - вышедшего одновременно в России и в Германии в 2000-2001 году сборника Виктора Ерофеева "Время рожать" ("Vorbereitung für die Orgie"), то видно, что в 2003 году удалось избежать некоторых ошибок, которые были допущены три года назад. Во-первых, и это хочется особо отметить, тексты, представляющие авторов, теперь не содержат информации о том, состоят ли они в законном браке. Надо признаться, что эта традиция выглядела довольно странно в такой в остальном столь современной книге, как "Время рожать". Во-вторых, Галина Дурстхофф не стала предварять рассказы своей антологии столь же художественно написанным, сколь, к сожалению, путаным и несколько насильственно объединяющим всех авторов в одно литературное целое вступлением на двадцать страниц, а, наоборот, поместила своё ненавязчивое по тону и достаточно информативное, чтобы поразмышлять над прочитанным, вступление в конец книги. В-третьих, Дурстхофф, судя по всему, держала переводчиков в подобающей дисциплине, чего, к сожалению, не скажешь о Ерофееве. "Рассказ Ярослава Могутина опубликован в несколько сокращённом виде", - гласит предупреждение в немецком варианте "Времени рожать". "И изменённом" - хочется добавить после прочтения текста слишком уж свободно обошедшегося с Могутиным переводчика. И самое главное - это то, что Дурстхофф не стала пытаться перевести непереводимое. Опубликованная в сборнике Ерофеева глава "Рабыня" из "Низшего пилотажа" Ширянова - это как раз и есть то самое наше исконно русское, непереводимое и недоступное горделивым иноземцам, духовное достояние! На немецком такие тексты теряют всякий смысл, несмотря на то, что в книге, составленной Ерофеевым, переводчики не были так скупы на ругательства, как в "Russland. 21 neue Erzähler". Остаётся надеяться, что русских современных авторов, изданных в Германии, в будущем будет не 21 и не 50, а ещё намного больше, и пожелать немецкой публике удачи в этом интересном, но нелёгком деле - читать сборники современной русской прозы. Отчёт Екатерины Васильевой-Островской о презентации антологии в Кёльне 19.09.2003 |
 |
 | |||
 |
 |
 |
 |
|
 |
| |||
|
|
|
|
|