Интервью

Екатерина Васильева-Островская: Из твоей творческой биографии, которую можно прочитать в Интернете, известно, что Игорь Шарапов, он же Отец Фёдор, уже одиннадцать лет как умер. В связи с этим я особенно рада возможности беседовать сегодня с тобой, не прибегая к сеансам спиритизма. Как же всё-таки получилось, что, несмотря на официальное объявление о смерти, Игорь Шарапов и сейчас живее всех живых?

Игорь Шарапов: У меня есть на это стандартный ответ: "То, что я не умер - я понимаю, что к этому можно относиться по-разному. Но лично я считаю, что это большая удача". То есть я с самого начала был готов к тому, что кто-то, узнав о том, что я на самом деле не умер, может быть, совсем со мной раздружится, перестанет за это меня уважать. К счастью, таких вообще не было, никто со мной не раздружился. Публика всё поняла и приняла, и все согласились с тем, что я умер не просто так, а за правое дело...

ЕВ-О: Ты имеешь в виду: не умер за правое дело?

ИШ: Я человек вообще прямой и всегда говорю прямо, если что-нибудь вообще имею в виду. Нет, сначала я умер. А потом я вернулся, как с вампирами, кстати, всегда и бывает. Странно было бы, если бы было наоборот. Подобно тому, как есть такая трилогия: "Жизнь Клима Самгина", "Смерть Клима Самгина" и "Возвращение Клима Самгина". Вот так это было со мной. Как-то однажды ко мне обратились из одного интернетного сайта с просьбой прислать краткую биографию. Я написал: "Жил, жив и будет жить." Короче у меня не получилось, извините... Как-то они отнеслись к этому с не слишком большим доверием. Видимо, какая-то часть этого утверждения вызвала у них сомнения. Интересно, какая? Повесили эту биографию, а в скобочках приписали: "Со слов автора." То есть редакция сайта за достоверность этих сведений никакой ответственности не несёт.

ЕВ-О: Интересно, как такая мнительная редакция вообще решилась опубликовать твои тексты? Наверное, тоже с пометкой, что она ни за что не отвечает. А то мало ли какие потом будут претензии? (улыбается) Вот одна моя знакомая, например, прочитав две твоих повести - "Летний Лагерь" и "Молодым супругам" - сказала, что ни за что на свете не решилась бы встретиться с автором этих вещей наедине. Тебя устраивает такой жестокий имидж?

ИШ: Ну, человек я вообще жёсткий (жестокий), ну что же ты с этим будешь делать. Один мой друг по этому поводу сказал: "Может быть, это вообще устаревшее представление, что книга должна производить приятное впечатление или хорошее впечатление. Книга должна производить сильное впечатление". Помню, например, когда написал "Рассказы о нечисти и её повадках", поставил последнюю точку и был очень рад, что всё так хорошо получилось, и я написал сказку, красивую и очень добрую. Каково же было моё удивление, когда люди стали читать эту вещь и мне начали про неё говорить, что она мрачная и страшная, и что с этим, наверное, ничего не поделаешь, просто я, видимо, сам по себе такой мрачный человек и у меня такое мрачное видение мира. Это уже несколько раз было так: начинаю показывать людям новую вещь, мне говорят, вот раньше у тебя были другие вещи, хорошие и добрые, что же заставляет тебя писать все эти ужасы и гадости? В следующий раз приношу новую вещь - всё то же самое. Оказывается, что всё то, что в прошлый раз, было хорошее и доброе, и вот только новая вещь - совсем никуда. Я уже даже привык, что оно всегда так, и воспринимаю как экспериментальный факт, то есть как явление природы. Всё же надеюсь, что твоя знакомая ко мне ещё потеплеет. Это только вопрос времени. (улыбается)

ЕВ-О: А она к тебе, думаю, и с самого начала тепло относилась. Ты же знаешь: боится, значит, уважает! Мне кажется, вообще жестокий имидж - это не столько вопрос мрачного впечатления, которое якобы оставляют твои произведения, сколько проблема проецирования на реального автора содержания созданных им текстов. Даже самый невинный рассказик какого-нибудь классика можно подвергнуть такому психоанализу, что личность автора предстанет нам в совершенно новом, шокирующем свете. Ну а если писатель, к примеру, сам открыто повторяет из произведение в произведение, что настоящая любовь должна заканчиваться для женщины только насильственной смертью, то удивляться трепетному (от слова трепетать!) отношению поклонниц тут не приходится. Как ты считаешь?

ИШ: Если писатель вообще что-то говорит, а уж тем более несколько раз повторяет - ну, значит, так оно и есть. Не знаю, может быть, ты и права, что от прочтения этих вещей женщины просто обязаны приходить в ужас. Но опыт прокатки этих вещей в Интернете показывает, что это почему-то не происходит: среди читателей, которые хорошо, то есть положительно принимают эти вещи, женщин нисколько не меньше, чем мужчин, и даже больше.

ЕВ-О: Хотела спросить, с чем это связано. Но чего тут, собственно говоря, спрашивать - и так всё ясно. Женщин, конечно же, очень интересует и увлекает мужское восприятие мира... А как ты, кстати, сам относишься к так называемой женской литературе?

ИШ: Я с женщинами всегда больше люблю личное общение. (улыбается) Я вообще стараюсь насколько только возможно избегать чтения чего бы то ни было, что как-то подпадает под категорию "литература". И женского, и мужского. Литература - это вообще такая вещь, от которой я стараюсь быть немного в стороне, потому что отношусь к ней с опаской. Это одно из волшебных слов, с которыми у меня бывают неясности, то есть проблемы...

ЕВ-О: И какие же?

ИШ: Ну, вот, например, мне рассказывает американская школьница старших классов. У них в школе задали сочинение по литературе. Но в Америке не так, как у нас: сегодня пишем сочинение по Толстому, а завтра по Достоевскому. Им дали список из тридцати авторов, и из этого списка, пожалуйста, на здоровье, пишите сочинение по кому хотите. Если хотите кого-нибудь, кого нет в списке, то тоже можно, но нужно отдельно подойти к учительнице и поговорить. Один спросил: "А можно по Стивену Кингу или по Энн Райс? А по Даниэлле Стил?" "Нет, нельзя." "Почему?" "Ну, видите ли, это не принято считать литературой." Как-то так получается, что я читал Кинга и Райс, я обязательно доберусь когда-нибудь и почитаю Стил. (улыбается) Но я не читаю всё остальное из этого списка и, скорее всего, не буду читать. А вот женские бульварные романы "для домохозяек", страдающие, по мнению критики, полным отсутствием художественного достоинства, читаю иногда с очень большим интересом. Женские журналы в глянцевых обложках читаю всегда только от корки до корки. Вообще обожаю всё, что меня совершенно никак не касается.

ЕВ-О: Теперь отчасти понятно, почему названия твоих произведений всячески скрывают тот факт, что под ними можно обнаружить то, что обычно принято считать литературой. Многие из них больше напоминают надписи на обложках эпохи советского официоза ("Молодым супругам", "О вкусной и здоровой пище", "Летний Лагерь"). Однако того, кто купился на эти безобидные заголовки и потерял бдительность, ждёт настоящий шок, как только он познакомится с самими текстами. Так, может быть, лучше сразу предупреждать?..

ИШ: Мне рассказывали, даже, на самом деле, несколько раз интересные истории про то, как какой-нибудь человек купил книгу "Молодым супругам" в качестве подарка молодожёнам на свадьбу, а потом оказалось, что по какой-то причине от этой книги ожидали не того, что в ней есть, а чего-то другого... А что такое-то, что такое, я не понимаю, вообще? Что же, в книге не очень много постельных сцен, или их описания даны недостаточно подробно, не так, как это обычно бывает в руководствах для молодых супругов? В авторской аннотации к книге в самом начале сказано, что это учебник взаимоотношений. Даже и подзаголовок имеется: "Этика и психофизиология семейных отношений или Как правильно трахаться". Если же в результате из прочтения книги кто-то случайно узнал для себя что-то новое и интересное, то кто не спрятался - я не виноват.

ЕВ-О: Я думаю, людей шокировали в первую очередь не откровенные описания постельных сцен, а гораздо более откровенные подробности духовных взаимоотношений твоих молодых супругов. Я бы сказала, что ты покусился на самое святое - на любовь, возвышенную и романтическую, в которую все мы всегда верили и хотим по возможности продолжать верить и дальше. Но как это возможно после твоего романа, где ухаживание сводится к почти медицинскому процессу гипноза, где молодой человек стремится как можно чаще видеть свою возлюбленную только из страха забыть, как она на самом деле выглядит, где в любовных письмах герой признаётся даме своего сердца, что остановил свой выбор на ней потому, что боится приставать к действительно красивым?.. Боюсь, что именно молодожёны, которым была по недоразумению подарена твоя книга, менее всего готовы к таким откровениям.

ИШ: Ну, молодожёны, может быть, и ещё к чему-нибудь не готовы из того, чему тоже учит и про что рассказывает книга. Мало жилья, злая тёща, мало денег. Если всё это не их проблемы, то тогда, значит, им мою книгу вообще покупать не надо, это для них только зря потраченные деньги.

ЕВ-О: А ты не боишься, что они после этой книги вообще разведутся? Ведь роман, начинающийся историей многообещающего романтического знакомства, заканчивается сценой гибели обоих героев, не способных выплыть на берег под тяжестью друг друга, хотя, как замечает рассказчик, каждый по отдельности был неплохим пловцом. Если прибавить к этому ещё и все те испытания, через которые твоим героям приходится пройти по пути к трагическому финалу, можно окончательно разочароваться в моногамии. Ты действительно принципиальный противник семьи и брака?

ИШ: Так потому же там и специально сказано, что они могли очень даже легко выплыть на берег, если бы только захотели. Но они были очень счастливы, настолько счастливы, что всё остальное им было просто неважно. А что плохого в том, что люди счастливы? Нет, даже не говори, я ничего трагического в этом окончании не вижу. Равно как всё то, через что проходили герои - да разве же можно считать это всё тяжёлыми испытаниями? Это всё равно что посмотреть, как люди просто занимаются любовью, и сказать про них: как же им тяжело-то, как трудно-то бедненьким! Они стонут, как будто плачут, как будто от боли. А уж как они устали, ещё бы, не мудрено - такая физическая нагрузка, посмотрите на них, они все в мыле! Нет, книга "Молодым супругам", как и следует из названия, представляет собой учебник, помогающий людям, живущим в супружестве, лучше понять и узнать друг друга.

ЕВ-О: Хорошо, теперь мы, кажется, знаем, как нужно правильно читать эту (правильную) книжку. Давай тогда что ли сразу покончим со всеми мифами, окутывающими другое, не менее загадочное произведение - "Летний Лагерь". Я помню, когда только появилась эта повесть, рассказывающая о буднях обычного трудового лагеря, где роль вожатых, впрочем, выполняют эсэсовцы, много критики вызвала фраза, в которой ты прямо предостерегаешь читателя от того, чтобы считать это произведение антифашистским. Подумал ли ты с тех пор над своим поведением? Или твоя гражданская позиция по отношению к фашизму так и не определилась? (улыбается)

ИШ: Очень боюсь, что сейчас опять из-за угла выскочит кто-нибудь и начнёт рвать на груди тельняшку за раздавленного фашистскими танками дедушку. Должен сказать, что у меня в роду достаточно пострадавших (то есть умерших, замученных и расстрелянных) примерно одинаково от Сталина и от Гитлера, и не очень просто сосчитать, от кого больше. Я очень высоко ценю подвиг советского народа, победившего в 1945-м году немецких захватчиков. Я считаю, что очень важно защищать свою страну, даже тогда, когда не до самого конца и не со всем в ней согласен. С другой стороны, как мы сейчас знаем (а то раньше мы не знали!), сталинский режим, победивший в Великой Отечественной войне 1941-45 гг, тоже был по-своему весьма и весьма фашистским. Я думаю, что слово "фашизм" в нашей стране давно потеряло своё первоначальное значение и превратилось просто в такое волшебное слово вроде матерного. Русский рок 80-х - "фашизм", громкая музыка - "фашизм", появляются какие-то новые непонятные молодые ребята, не желающие ходить по указанной сверху струнке - "фашизм". А что это слово в действительности означает, никто не знает, и вряд ли это вообще важно. Сейчас у нас не фашистский режим, и даже самые нехорошие скинхэды со свастикой, намалёванной поперёк лысины, орущие на каждом углу, что они фашисты - никакие они не фашисты, они просто используют это слово, чтобы позлить. И им это всегда удаётся - уж такое это волшебное слово. Но придёт время, и снова будет фашистский режим, и тогда любая уборщица, которая совсем не занимается политикой и даже не следит за новостями по телевидению, всё равно будет фашист.

ЕВ-О: Как-то это очень пессимистично звучит. Ты считаешь, что новый фашизм уже на горизонте?..

ИШ: Когда я слышу про то, что "фашизм у нас больше не пройдёт!", я всегда представляю себе человека, который наложил кучу у себя в квартире прямо посередине гостиной комнаты (потому что не мог уже никак больше сдерживаться), поднялся с неё, оглянулся назад с очень большим огорчением и сказал: "Я сделаю всё, чтобы это никогда больше не повторилось. Мне следует быть более воспитанным и выдержанным". Не лучше ли сделать вывод, что такие вещи вообще в человеческой природе, что они вообще-то случаются - через примерно равные промежутки времени. И, подавив жгучее чувство стыда, построить у себя в доме туалетную комнату с унитазом. Что ты вообще имеешь в виду под фашизмом? Ужасы геноцида? Геноцид - очень человеческое явление, оно было всегда, есть и будет. Тот, кто думает иначе, мне представляется похожим на человека, который увидел похороны, или он услышал по телевизору, что умер кто-то из известных людей. И у него затряслись коленки, и он сказал холодными почерневшими от страха губами: "Я надеюсь, что со мной это никогда не может случиться". Да, это правда, что "Летний лагерь" - вещь не анти-фашистская. Потому что "анти-фашизм" у нас в нашей стране тоже волшебное слово. Скажешь "анти-фашизм" - и сразу всё в порядке. Тебя везде печатают, и всем всё понятно. И ни у кого нет никаких вопросов, а я это не люблю.

ЕВ-О: Ну у меня-то вопросов хоть отбавляй! Так что, если не возражаешь, пойдём дальше, прямо по списку. (улыбается) Известно, что ты когда-то публиковался в журнале "Рокси", а также в "Записках рок-дилетанта" и, следовательно, внимательно следил за российским рок-движением 80-х-начала 90-х. Сейчас многие испытывают ностальгию по той эпохе и атмосфере, которая царила в то время в кругах деятелей неформального искусства. Некоторые даже вообще расстраиваются, что пропустили весь этот золотой век русского рока, и попали сразу же на коммерческие образцы, ориентированные строго на определённый рынок. Как ты думаешь, они действительно много потеряли?

ИШ: Я не расстраиваюсь об ушедших хороших временах, а вместо этого использую всё своё время для того, чтобы услышать и увидеть то, что здесь сейчас есть, и что, наверное, не вдруг услышишь в России. Сейчас, например, я слушаю музыку в стиле готик-индастриал. Каждый раз, когда я слушаю в клубе Covenant или VNV Nation, Haujobb, Das Ich или Seabound, когда публика лихо отплясывает под WUMPSCUT или Die Form, когда прямо передо мной в этом самом подвале на моих глазах рождается совершенно ни на что не похожая новая музыка удивительной красоты, когда я могу послушать все эти группы в клубе, где вместе со мной всего-то присутствует сотни две человек - то есть можно к исполнителю подойти совсем близко, можно до него дотянуться и потрогать руками - хотя вообще-то группам такого уровня впору было бы выступать на стадионах и записываться на телевидении - я думаю о том, что мне просто крупно повезло, и что я нисколько не жалею, что живу в наше время, а не в какое-нибудь другое.

ЕВ-О: В твоём рассказе "Профессор" прекрасно показано омолаживающее влияние современной музыки, которое, правда, оказывается ещё и в некоторой степени разлагающим. Твой герой меняет профессорское кресло и заслуженный авторитет в учёном мире на соблазны молодёжной субкультуры, которые уже не оставляет места для серьёзной научной деятельности, а, напротив, приводят его, в конце концов, к наиболее примитивным средствам самовыражения, вроде знаменитых драк с цепями в руках. Это, конечно, очень радикальный пример. Но не кажется ли тебе, что, как бы высоко мы ни поднимались в нашем духовном и умственном росте, нам всё-таки действительно необходима иногда своего рода эмоциональная разрядка, которую в частности и дают определённые виды музыки?

ИШ: Между разными видами музыки не такая уж большая разница. Музыка - это танец. Это передача огромного количества энергии от исполнителя в зал и обратно. Музыку неритмичную и немелодичную я чаще всего не люблю. Когда я на госконцерте в госклубе (гос-, как ты, конечно, понимаешь, это от слова goth, то есть "готический"), то если ритм и звук меня не заводят и не отзываются где-то глубоко у меня в сердцевине, когда они не совпадают с моим внутренним ритмом, то мне становится неинтересно, и я ухожу.

ЕВ-О: Кстати говоря, готика - это ведь не только музыка, но и целый пласт молодёжной культуры. Ты, ты, как писатель, вообще довольно часто подчёркиваешь свою принадлежность к стилю готик. В принципе, чисто формально с этим трудно поспорить: ты действительно пишешь - по крайней мере иногда - про нечистую силу, вампиров и необъяснимые явления, делающие нашу жизнь ещё ужасней, чем она есть. Однако, если взглянуть на историю литературы, большие писатели никогда не вмещались в рамки какого-либо стиля или направления. Пушкин, как нам известно ещё из учебника литературы, пошёл намного дальше модного в его время романтизма, Достоевский при первой же возможности сбежал от "натуральной школы", в которую было так хорошо вписался в начале своей карьеры. Ты же, напротив, создав и укрепив свой индивидуальный стиль, стремишься теперь принять участие в готическом движении. Чем это объяснить?

ИШ: Покуда мы здесь с тобой говорим, может быть, уже и объяснять больше ничего не надо. Всё так быстро меняется, что, может быть, уже и не осталось больше на свете никакой готики, и не к чему подчёркивать свою принадлежность. (хмурится) В один и тот же клуб нельзя войти дважды. Я уже больше не вхожу в клуб в своём чёрном плаще с кроваво-красным подбоем или в красном плаще с чёрным подбоем. Всё просто и скромно, можно сказать, по минимуму, то есть, конечно, всё только чёрное, причёска до плеч, приятная мертвенная бледность и огненный взгляд. Приходится довольствоваться малым. И той красоты, что была три или четыре года назад, теперь уже нигде не увидишь. (вздыхает) Раньше вся публика в клубе все были только одни вампиры самого высокого ранга. Готическая элита, так что постороннему человеку с улицы туда особенно-то и не войдёшь. Хотя пустить-то, конечно, пускали кого угодно, потому что нужно же, в конце концов, что-то есть. Но теперь - теперь-то вообще просто приходят все, кому не лень! Мода в стиле индастриал высокой требовательностью в одежде не отличается. А мода в стиле "фетиш" - это вообще только несколько кожаных завязочек на теле и больше ничего. Очень, очень огорчают женские наряды. Совсем перестали носить бархатные платья средневекового покроя. Люди опускаются и перестают следить за собой. Иногда можно подумать, что людям почти что всё равно, что на них одето... Одним словом, есть от чего загрустить и впасть в глубокую, настоящую смертельную готическую тоску.

ЕВ-О: Давай тогда, чтобы развеяться, поговорим о чём-нибудь приятном. Например, о твоём стиле. Нет, разумеется, не в одежде, а в литературе. (улыбается) Некоторые, правда, считают его небрежным, жалуются на то, что ты не заботишься об удобстве читателей и строишь слишком запутанные, витиеватые предложения. Другие же (и я в их числе) совершенно не понимают этих упрёков и видят только безупречный, отточенный стиль мастера, где глазу просто не обо что споткнуться. Я попыталась проанализировать этот парадокс читательского восприятия. В конце концов, это моя профессия. (смеётся) И вот к какому выводу я пришла: твоему языку действительно присущ определённый элемент небрежности, но в этом как раз и заключается его поразительная лёгкость. Создаётся ощущение, что рассказчик без всякого напряжения, напрямую излагает читателю свои мысли, по ходу дела додумывая их до конца...

ИШ: Я пишу то, что сам бы хотел почитать. При этом я очень рассчитываю на то, что Господь Бог, создавая меня, создал меня не то чтобы каким-то очень особенным и выдающимся, а более или менее обычным человеком. То есть то, что нравится мне, понравится кому-то ещё, и таких людей будет довольно много, и эти люди составят читающую публику, которая будет покупать мои книги... М-м-м... Ещё раз подумал и пришёл к заключению, что, наверное, я сам скорее сторонник второго мнения. Того, что в моих вещах со стилем всё в порядке и он нисколько, ну, нисколечко не является результатом небрежности. Потому что всякий раз попытка со стороны редакторов что-то прицензурить и изменить в моём тексте, даже немножко, хотя бы даже поменять местами два слова - приводит меня всегда в неописуемое бешенство, и я никогда не позволяю это делать.

ЕВ-О: В своё время ты был участником семинара фантастики под руководством одного из братьев Стругацких... Чуть не сказала: "ты учился писать фантастику у самого Стругацкого", но потом спохватилась: можно ли научиться писать фантастику? Хотя этот вопрос неразрывно связан с другим: можно ли вообще научиться писать? Как ты считаешь?

ИШ: Ну, если бы ты сказала, что я учился у Стругацкого, то, скорее всего, не ошиблась бы. Ну конечно, учился. Но только не на семинаре, а раньше. То есть когда был маленьким и читал его книги. А разве не все мы? А кто из нас не? Когда же приходил на семинар, то это уже не было учёбой. Но всё равно, сколько раз приходил, столько раз было приятно посмотреть на "живого Стругацкого". А семинар фантастики - это просто такая среда общения. Я думаю, что с писательством - это примерно то же самое, как и в любом другом виде человеческой деятельности. Например, в кулинарии. Можно ли научиться хорошо готовить? До определённых пределов, конечно, можно. Учись - и научишься. Но по большому счёту это всё же дар Божий.