Интервью

Екатерина Васильева-Островская: Ваш "Роман с Пельменем" когда-то называли самым читаемым произведением Интернета. Он выдержал, насколько я знаю, два бумажных издания. Появились подробные рецензии в толстых журналах... Теперь, когда от момента выхода романа нас отделяет уже некоторая дистанция, можете ли вы сказать, что в общем и целом довольны тем, как сложилась его литературная судьба?

Евгения Чуприна: Да она у него вовсе не сложилась. У меня нет авторских экземпляров, киевские магазины очень хотят продавать мой роман, но у них нет такой возможности. Правда, было дело, опубликовали его в журнальной версии в альманахе "Отражение" от журнала "Натали". Даже гонорар заплатили. Рецензий действительно было много, и все хвалебные, даже от Олеся Бузины, автора опуса про вурдалака Тараса Шевченко, для которого в литературе нет ничего святого. Но многие читатели из окололитературной тусни ругают роман, называют его бездарным и скучным, и если эти отзывы звучат со сцены, какая-нибудь собака обязательно аплодирует. Самой мне роман изрядно надоел, ведь я хотела написать женскую прозу, чтобы денег заработать, но, как оказалось, у меня в голове не хватает мозгов, чтобы влезть в формат простой конъюнктурной мыльной оперы. Да к тому же роман написан по-русски, однако, российские издательства, по причине избытка в стране демократии, шарахаются от моих антироссийских пассажей. Там есть и антиукраинские пассажи, но здесь это никого не волнует, тем более, что все-таки, знай я украинский - была бы оголтелой националисткой (бодливой корове Бог рог не дает). Я начала было писать продолжение, но оно оказалось таким заумным, что даже знакомые панки (почему-то оказалось, что панки - моя аудитория) стали ныть: "А в первом романе у тебя был сюжет...". Очень приятно, что роман хорошо восприняли учительницы русской литературы (каждая пожаловалась на одного из наглых учеников) и даже Мисс Украина - Лена Спирина. Она написала мне по мылу и сказала много теплых слов. И все же... Сейчас читаю книгу прозы Лады Лузиной. Господи, Лада сказала все, что было у меня в голове, на несколько лет вперед. Она сидит, запершись в квартире, отключив телефоны, и пишет. Она вся сосредоточена на творчестве. А я... Когда я в последний раз имела возможность спокойно поработать? Есть ли у кого-нибудь в целом свете понимание важности того, что я делаю, когда сажусь за компьютер? Не лучше ли вернуться к стихам, которые я умею писать виртуозно, что бы ни говорили зоилы. По крайней мере, я могу себе это позволить. Проза слишком программирует жизнь. Сейчас меня осаждают какие-то амбициозные мальчики... Хотят прижать в углу и запельменить. А если я, например, напишу про взрослого мужика, да еще какого-нибудь романтического злодея, так он придет и меня зарежет. Честно скажу, я не готова нести такие последствия.

ЕВ-О: Тем не менее, человеку пишущему, даже если он ограничится только стихами, от имиджа никуда не деться. В одном из лирических (вернее, прозаических) отступлений поэмы "Изменница" вы сами говорите: "Когда я прихожу в очередную литературную тусовку, меня воспринимают именно такой, какова героиня этой поэмы." Насколько вас устраивает этот имидж?

ЕЧ: Ох, недолго ему уже осталось меня устраивать. Я вижу, что оказалась на краю возрастного обрыва. Еще вчера меня можно было принять за подростка. Сегодня я с извиняющимися улыбками сойду за юную леди. А завтра я стану молодящейся обезьяной. Поскольку здравым смыслом меня Бог не обделил, я по инерции, конечно, какое-то время побуду ею (осознание таких вещей требует досуга, а я могу оказаться занятой мелкими делами), но однажды пойму, что пора уже злословить. И с облегчением займусь эссеистикой. Думаю, в роли бабушки есть свои приятные стороны - по крайней мере, мои философские мысли приобретут некий вес, а ведь у меня много мыслей. Просто я отдаю себе отчет, что все смазливые барышни с маниакальным упорством добиваются, чтобы их ценили именно как мыслителей, поэтому их никто не слушает, и меня тоже не будут. В конце концов мой имидж опирается на мою же наружность, а наружность хоть чему-то да соответствует. Беда в том, что дамы моего склада никому никогда в литтусовке не встречались. Я одна такая. По сути, может, я стереотипная особа, по облику - тоже, но эффект от меня получается нетиповой. Думаю, что у меня есть всего одна отличительная черта - смирение. Я хрупкая женщина. Это горе нужно нести с достоинством, и не пытаться увеличить свою и без того тяжкую ношу, кроме стихов хватаясь еще и за хозяйство, и за детей, и за любовников, ибо это неоправданная гордыня. Короче, я пытаюсь тянуть только то, что я смогу потянуть - эстрадная поэзия в молодости, эссеистика в преклонные годы. Может быть, какой-нибудь литературный салон. Все.

ЕВ-О: Я, кстати, слышала, что начинали вы с эротической поэзии...

ЕЧ: Почему начинала? Какая эротическая поэзия в детском садике? Я не начинала с этого, а закончила ею. Я к этому пришла в результате долгого творческого пути, и как раз именно сейчас сконцентрировалась на этой теме. Многих престарелых литераторов тянет на клубничку.

ЕВ-О: (улыбается) А как вы думаете, есть ли принципиальные различия между женскими и мужскими образцами эротической лирики? Разумеется, за исключением того факта, что лирический герой в женском варианте, насколько я понимаю, чаще всего превращается в героиню.

ЕЧ: Когда мужчины пишут от женского лица, то лирическая героиня получается похожей на моих героинь своей утрированностью. Я на женский пол смотрю "из невозвратной стороны", потому что я не женщина - я замужняя бездетная дама, это что-то типа гаремного мальчика. Мой эрос очень инфантилен, он противоположен порнографии. Маленькая собачка - до старости щенок. Но когда состоявшиеся женщины пишут от мужского лица (а это происходит чаще, чем хотелось бы), то лирический герой похож на толстую наглую сорокалетнюю бабу в штанах и с масляными губами, а лирическая героиня... тоже напоминает автора, правда, в молодости. То есть, автор нынешняя, с позиции своих мужских гормонов, самозабвенно трахает себя прежнюю, в возрасте перезрелой нимфетки. "Ах, какая женщина, мне б такую!". И представляет себе, что это не она сама, а принц и его белый конь. Читатель здесь лишний. Впрочем, это моя предвзятая позиция. Я просто люблю женскую поэзию в мужском исполнении. Мне очень нравятся мужчины, переодетые в женские шмотки, кокетничающие и жеманные. Мне нравятся и женщины в мужских костюмах, шляпах, в широких штанах на подтяжках. Но не поэтессы, Боже упаси. Потому что такие поэтессы не пишут эротической лирики от мужского лица, они следуют европейской моде. А то, что пишут в Европе... конечно, очень извиняюсь, но я это по своей неразвитости пока еще не готова воспринимать как стихи. Я человек старомодный.

ЕВ-О: Вспоминаю по этому поводу строчку одного из стихотворений вашего сборника "Sublimatio": "Как организм упрямо точит глист, / Так разрушает форму верлибрист." Эксперименты со стихотворной формой кажутся вам действительно такими непривлекательными?

ЕЧ: Я по натуре не экспериментатор. У меня есть художественная задача, я ее выполняю теми средствами, которые кажутся мне адекватными. Меня в стихах интересует в первую очередь поэзия. То есть пафос. То есть то, от чего меня, как читателя, прет. По аналогии могу сообщить, что и в сексе тоже предпочитаю миссионерскую позицию. Я знаю, что в этой позиции я получу все, чего хочу. А если я начну кувыркаться, то вывихну ногу, порву пупок, наемся волос, испорчу себе удовольствие и разочарую партнера. Впрочем, йоги или спортсмены могут сойтись на любви к сексу на пределе телесной растяжимости, к эротическому осмыслению тех поз, которые они так часто принимают, и их за это хвалят. Удовольствие от похвалы становится рефлексом и соединяется с эросом. Точно так же, литератор, особенно, когда он стал сочинять стихи в амбиционном возрасте, воодушевляется своими и чужими умственными достижениями. Он пишет палиндромические романопоэмы с зашифрованными посланиями к духу левой пятки Адама Кадмона, так, чтобы параллельно возникал контекст обличения правительства, а перпендикулярно все женщины, которые ему не дали, осмеивались матерными акростихами. Чтобы количество букв в названии соответствовало количеству слов в утерянном паспорте участкового терапевта, если закрыть пальцем ноги две первых строчки. Параллельно автор демонстрирует лестничное остроумие и календарную эрудицию, которые ценит только в собственных текстах. Ну, переводчикам такие задачки по вкусу, им-то понятно, почему интересно. Кстати, о переводчиках. Я думаю, вся индустрия верлибров рассчитана на экспорт. Взял текст, перепер его построчно на английский - и вперед! Скажите мне на милость, ради чего же еще писать верлибры? Кому на земле от этого станет светлее? Может быть, у кого-то лирическая мысль изливается такими вот комьями. И кто-то другой эти комья благоговейно проглатывает. Но спрашивается, господа, если вам нужно, чтобы я резвилась на этом празднике, почему вы не пишете прозу, такую, например, как у Пруста? Зачем извращать святое искусство, данное нам не Фрейдом, не Энштейном, не Франкенштейном, а божественным Аполлоном? Дошло уже до того, что люди боятся современной поэзии, шарахаются от нее. Суньте простой женщине в руки сборник какого-нибудь властителя тусовочных дум - она даже не захочет сжать пальцы, и книга шмякнется на пол.

ЕВ-О: Но, слава Богу, не все властители тусовочных дум таковы! Вспомнить хотя бы кавалеров Ордена Куртуазных Маньеристов, известного помимо всего прочего своим институтом послушниц, которым вы, можно сказать, руководите.

ЕЧ: Ну, да, я же мать-настоятельница послушниц. По идее, я должна была бы самолично создать этот институт. Но часто бывает, что Ссмит - хозяин сайта, ставит меня перед фактом, что у меня в куртуазном стаде появилась новая овечка. Что ж, делить тяготы с мужчиной всегда приятно... Овечки-то вполне достойные.

ЕВ-О: Как следует из отчётов о киевской литературной жизни, которые регулярно появляются на сайте Ордена в вашей рубрике "Альков", послушницы вообще довольно много общаются друг с другом не только виртуально, но и вполне реально. Интересно, чего больше в отношениях между послушницами - знаменитой женской дружбы или же не менее знаменитого женского соперничества?

ЕЧ: К сожалению, общаются только киевские послушницы. А большинство послушниц - москвички. Их нужно организовать, сплотить, нарядить, отрежиссировать и выгнать на сцену. Что касается киевлянок, то мы общаемся по делу. Мы занятые люди. Чего ради телефон обрывать? Я человек прямой, у меня стеллум во Льве. После первой же шпильки у меня делаются красные глаза, как у разъяренного быка, и я могу либо стукнуть по голове табуреткой, либо размазать словесно. Какого черта дамы держатся вместе, если они друг друга ненавидят? Подруга переспала с твоим мужем?!! Пинками их под зад, и завести двух мальчиков, пусть один будет мужем, а другой - подругой. Соперниц у меня быть не может, потому что я занимаюсь своим делом, своим мужчиной и своим гардеробом - ни пяди родной земли не отдам, и на чужую не позарюсь. Муж у меня - неблагодарная натура для отбивания. Это требует такого большого ума, что женщина, подобным умом обладающая, поймет, что лучше не соваться. Поклонники у меня такие верные, что лучше завести новых. Они так и кидаются на каждую юбку, особенно, если эта юбка идет со мной под руку. То ли они так мое мнение уважают, то ли ревнуют, то ли надеются, что я приревную? То ли комплексы у них, то ли вирусы. Так будет всегда, я уже поняла и отвернулась. То есть, муж у меня для собственного пользования, а поклонники - чтобы откупаться ими от особ, желающих со мной непременно сразиться. Киевские послушницы - это дамы, которых я сама пригласила, то есть, я их уважаю и не представляю себе в роли спортивно соперничающих кумушек. Они очень мирные в половом смысле. У каждой есть какой-нибудь один возлюбленный, этот возлюбленный, понятно, в восторге от оказанного доверия, обсуждать тут нечего, можно заняться другими проблемами.

ЕВ-О: После вашего "Трактата о тщете феминизма", где вы дали достаточно суровую оценку как женскому полу вообще, так и к феминисткам в частности, многие зачислили вас чуть ли не в женоненавистницы... А как, кстати, появилась идея этого эссе? У вас были неприятные столкновения с феминистками?

ЕЧ: Я очень не люблю женские отношения. Терпеть не могу. Что касается феминисток, то они меня в лучшем случае в упор не замечают, в худшем - начинают сами биться в истерике, и меня долбануть норовят. Потому что они - бабы. У них инстинкт - захватить власть, сперва уничтожить таких, как я, а потом уже "строить" самцов (если понадобится). Именно моя нелюбовь ко всему бабскому заставляет меня самоуничижительно корчить из себя сексуальную дурочку. Я считаю, что бабе (в том числе и мне) не предписано претендовать на большее. Потому что мои собственные ощущения (что я - Ницше в юбке) могут быть обманчивы. Вокруг столько куриц, воображающих себя фазанами, и они так уверены в мощи своего интеллекта и в своей богоизбранности. Как знать, может быть, я такая же. Быть женщиной мне не хочется просто до тошноты. Но так как хуже бабы может быть только некрасивая баба, я пытаюсь быть хотя бы привлекательной. Впрочем, у меня есть несколько знакомых дам, которые внушают надежду и соответствуют моим представлениям о прекрасном и возвышенном. Кстати, вы, Екатерина, входите в их число, потому что ваша проза мне не просто нравится - она поражает мое воображение. Немногие мужчины пишут лучше вас.

ЕВ-О: Спасибо, очень люблю поражать чьё-либо воображение. (улыбается) И всё же в "Трактате о тщете феминизма" есть довольно скептические высказывания о женском творчестве. Например, ссылаясь на Ницше, вы говорите о том, что настоящая гениальность может проявляться только у существ зависимых и угнетённых, каковыми женщины, на ваш взгляд, давно уже не являются. Оттого и неутешительный вывод: "пока наше положение от Шахерезады ещё очень далеко, и это сказывается на качестве наших текстов." Мне тоже кажется, что положение Шахерезады было достаточно уникальным. Но не столько в силу её бесправности перед могучим султаном, сколько из-за того, что она оказалась в ситуации, когда, кроме любви и сочинительства, ничего другого ей в обязанности не вменялось. О современных женщинах это, к сожалению, сказать трудно...

ЕЧ: Женщина, в принципе, может все - дорога открыта. Кажется, вот я какая молодец, и диссертацию защитила, и пою, и пляшу, и салфетки вяжу, и троих внуков вырастила, дай-ка еще политикой займусь. Тем не менее, когда мужчины, которых я любя обзываю "шовинистическими свиньями", высказывают сомнения в женской интеллектуально-творческой состоятельности, я понимаю, что у них есть серьезные основания. Наткнувшись на сто умничающих дур, сто первую умницу примешь за дуру автоматически. Даже если мое мнение о собственных способностях выше, чем у кого-то из моих собеседников, обижаться не надо. Нужно понять обстановку. Мужчина, из-за узости кругозора, часто ошибается, неверно оценивает людей, но зато склонен заниматься в жизни чем-то одним. Разумеется, он это что-то делает хорошо. И женские метания от диссертации к кастрюлям, а оттуда к пеленкам, вызывают у него скепсис. А то и ярость. Однако, в чем я согласна с феминистками (в принципе, я с ними одного сексотипа), это то, что общество не должно предписывать женщине, как она обязана строить жизнь. Я только добавляю, что и мужчине тоже не следует подрезать крылья половой моралью. Я больше склонна бороться за права мужчин, потому что свои права я возьму сама.

ЕВ-О: Однако в ваших произведениях иногда наблюдается явное ущемление мужских прав. (улыбается) Помню у вас когда-то был цикл рассказов "Золотой ошейник", где описывалось целое общество мужчин, носящих ошейники в угоду дамам. Причём вы рассказывали мне, что такая традиция действительно существует в кругах, близких к Ордену Куртуазных Маньеристов...

ЕЧ: Я хотела создать женский аналог Ордена Куртуазных Маньеристов, потому что мне очень хотелось примкнуть к "новому сладостному стилю", и я не была уверена, что мне удастся стать матерью-настоятельницей института послушниц. Когда я впервые увидела сообщение в газете, что появился этот Орден, я сразу ощутила, что это и есть мое жизненное предназначение. И если я не буду пропагандировать куртуазный маньеризм, то лучше было мне не рождаться. Дело в том, что я искренне верю, даже можно сказать, верую, что речь действительно идет о спасении русской поэзии. Желающие могут посмеяться. И вот, с одним из своих музов прежних лет мы обсуждали возможность объединить его мужское стриптиз-шоу (которое он как раз пытался раскрутить) с моими знакомыми поэтессами. Собрать группу поэтесс я порывалась, чтобы изменить стереотип - показать красивых изысканных дам, пишущих отличные стихи и доказать, что это возможно. То есть, что я сама имею право так поступать. Кроме того, общаться с красивыми дамами я как раз очень даже люблю, мое предыдущее брюзжание касалось обыкновенных женщин, копошащихся змеиным клубком на подступах к Искусству. Мой этот знакомый тоже любил красивых богемных дам. Но он куда-то пропал, и боюсь, даже не знает о моих успехах. Мы с ним решили, что ошейник честнее обручального кольца, к тому же он - йонический символ, в который лучше совать не палец, а всю голову.

ЕВ-О: И как восприняли это украшение те представители сильного пола, для которых оно предназначалось?

ЕЧ: На самом деле ошейники надевались всего один раз. Мнение мужчин по этому поводу исчерпывающе выразил тот мальчик, который достался на мою долю: "Это не ты меня ведешь на поводке - это я тебя вожу за поводок". Мужчины воспринимают ошейник как символ полового влечения, причем, активная роль принадлежит женщине. Что сие означает? Женщина уже не может сказать: "Нет!" А мужчина - может. Женщина, как дура, должна приказывать своему "сексуальному рабу", чтобы он делал всякие пикантные, возбуждающие его вещи (но явно не мыть посуду). Она обязана заставлять его заниматься сексом. Архетип таков. Мужчина, понятно, вертит носом, выдвигает всякие условия. А там уж и до альфонсизма недалеко. Да и само сношение каково - женщина пыхтит, работает, изображает амазонку, пыль столбом, а этот знай лежит и повизгивает. Так что ошейник - это потакание мужчинам, а не борьба с ними. Ни одна феминистка на мужчину ошейника не наденет, точно так же, как она не наденет обтягивающее кожаное садо-мазо, туфли со шпильками, вульгарный черный парик, накладные ногти et cetera.

ЕВ-О: Лично мне очень нравятся парики, а также другие необычные аксессуары, которые привносят в нашу жизнь хоть немного игры и театральности... Кстати, я была приятно удивлена, увидев вашу фотографию, которая должна будет украшать наше сегодняшнее интервью. С помощью Лады Лузиной, отвечавшей, как оказалось, во время съёмок за ваши наряды, вам действительно удалось создать очень необычный образ, идущий, пожалуй, несколько вразрез с тем, как читатели привыкли представлять вас по серии других фотографий, где вы очень романтично позируете на лоне природы...

ЕЧ: У меня есть знакомый фотограф Саша Смолин. Он фотографировал и послушницу Настю Одинцову, и с недавних пор - Ладу Лузину. Кстати, у нас с ней появилась серия стилизованных парных фотографий. Надо бы еще - втроем с Настей. Вернее, знакомых фотографов у меня много, но этот - самый предприимчивый и расторопный в отношении меня, поэтому его фотографий оказалось больше всего. Та серия фотографий была сделана летом, три года назад, на культовом месте - над Андреевским спуском. Там красивые холмы, где растаманы играют на барабанах и школьники пьют пиво. В принципе, когда меня видит фотограф, у него сразу появляется желание меня сфотографировать. Ведь такой, как в данную минуту, я уже не буду никогда! Но потом оказывается, что я не раздеваюсь. Ну, не могу, я же местная, семья у меня тут - муж, его и мои родственники. Абсолютно все - приличные люди, по крайней мере - старшее поколение. Когда Саша меня выгуливал, нам встретились еще один фотограф с моделью. Этот фотограф сделал несколько снимков меня со своей моделью - мы оказались похожего типа, но когда узнал, что я - член Союза писателей, и не та безответная девочка, которую можно безнаказанно загонять в смелые ракурсы, тут же потерял ко мне интерес... А Саша меня уважает, любит мои стихи и снисходит к такому недостатку. Поэтессы часто бывают хорошими моделями.

ЕВ-О: Глядя на снимки с этим трудно не согласиться. А мне особенно приятно, что они оказываются ещё к тому же и прекрасными собеседницами. Большое спасибо за интервью! Буду с нетерпением ждать новых проявлений вашей музы в самых разных образах и амплуа.